Семь потов предсмертного ужаса сошло с бедного сапожника, прежде чем стачал он этому страшенному бродяге обещанные сапоги. И терпит ведь земля этаких разбойников: им – что убить, что воды попить. Неспроста он взбесился, когда с него плату вперед взяли… Ну а теперь – то уж что лютовать: Тулка с кругелем убежала, а если лавку с верстаком грабить – да тут и взять нечего, на малый медяк не наберется. И все равно – томительно! Вот же – прислали боги заказчика! Что там Тулка – уснула, что ли?
Тем временем, на радость сапожнику Шмелю и по навету обеспокоенной Тулки, сунул свой нос в мастерскую местный страж, по прозвищу Орех, поздоровался со Шмелем, бдительно обозрел незнакомого посетителя… Шапка есть, без ошейника, без следов ошейника, голодранец, ноги в пыли, розыскных примет на нем не видно… Зряшная тревога, все здесь по – доброму – эвон какой тюфтяй!.
– А чегой – то ты цепью – то подпоясан, мил – человек? Али кушак да пояс бокам жестковаты кажутся?
Хвака сей вопрос врасплох застал, он стражу кивнул, а как ответить, чтобы правильно было, не знает… Одно хорошо: коли страж здесь – не обманут его, не окрутят порошками да заклятьями.
– Или ты странствующий подвижник, грехи замаливаешь?
И опять Хвак молча кивнул, нужных слов не найдя в ответ. Ох, невежливо со старшими эдак – то…
– Ну – ну. И за нас грешных помолись, не забудь. Это… слышь, Шмелище, зайду завтра, подметка одна в пух и в прах растрепалась, подновишь?
– Да обе подновлю, хоть сегодня, сударь ты мой высокий, светлость ты моя Ореховая! – возликовал сапожник, уразумев, что миновала гроза и теперь он под надежной защитой! И подметки он подновит, и винца Ореху поднесет, и сам приложится, и вместе песни попоют… Ох, хороша жизнь. А этот – тоже – ишь, как в глазенках огонь – то поугас, теперь, небось, не ограбит… – То есть, подкую так, что обпляшешься!
– Я те дам – светлость! Светлости на конях да в каретах, да по замкам, на бархатных скатерках сахаром хрустят, а мы люди простые… Ладно, пойду… Крикнешь, если что.
– Ну, вот и готово, господин Хвак. Меряй, да и того… пора мне лавку закрывать, да по делу кое – куда сходить. А притопни, не стесняйся, пол каменный – что ему сделается?
Притопнул Хвак, сперва осторожно, потом смелее… правым сапогом, левым…
– Ну, что?
– Угу, хорошо. Навроде как мизинцам тесновато, поджимает их…
– Так обомнутся, первую надевку всегда так! И это… Ты бы ноги прополоснул, не то грязь… пыль кожу разъест, волдыри появятся. А разбогатеешь – на портянки раскошелься. Ты думаешь – что, дворяне да купцы с жиру бесятся, коли портянки носят? Нет, господин мой Хвак, это они от ума и с расчету: ногам в портянках удобнее, радостнее. А то – купишь? У меня как раз есть запасец, четыре погонных локтя, ткань – чистый лен, для весны и лета – самое что надо. Сейчас пополам раздерну – ровно две портянки выйдет? А? Я мигом…
– Погоди. – Нахмурился Хвак, глядя в ладонь, на медь с серебром, что от покупки сапог осталась… С одной стороны жалко ему на такую дурь с деньгами расставаться, а с другой стороны… праздник – так праздник!.. – Дороги ли портянки твои?
– Дак… это… полумедяк. Во что обошлось, за то и отдаю, от сердца ведь, не для наживы!
– За обе портянки полумедяк? Или за каждую?..
Уж как хотелось осмелевшему сапожнику сказать сему увальню: «за каждую»! Лихие да бродяжные люди ведь цены деньгам и добру не знают, все одно спускают без толку… Заплатил бы. Но вспомнил Шмель бешенство во взгляде Хваковом и опять обмер, уже по памяти… Пусть подавится, ибо и за сию сегодняшнюю прибыль хвала всем богам. А главное счастье – что жив и невредим остался.
– За обе, мил – друг Хвак, за обе, мы ведь люди хотя и бедные, а до последнего гвоздика честные! Берешь?
– Гм… ну… тогда… – Хвак выковырнул из кучки полумедяк – его – то он знал – и со вздохом протянул сапожнику. – Тогда я в корыте, что во дворе, ноги сначала сполосну, да тогда и надену портянки. Утром в ручье омывался, аж замерз, да пыль дорожная – она ведь от тела не отвяжется, заново пристала. Подождешь малость?
– Подожду, конечно подожду, господин мой Хвак! Обтирку даже дам, а сам полотно пока на ровные половинки разрежу…
Взаимная выгода умиротворила сердца участников сделки, оба уже и не вспоминали о своих подозрениях и страхах, вдобавок и день стоял неплох – теплый, приветливый, с мягким ветерочком… Разойтись быстро не получилось: Хвак, забыв даже про голод, третьи сутки терзавший внутренности, пыхтел и потел – запутался в коротких портянках, ну никак ему, опыта ведь нет! Пришлось сапожнику его учить, показывать на себе, да еще каждую ногу по отдельности: эту справа налево окукливать, а эту наоборот! Наконец, Хвак поймал правильные движения, опять разулся, еще раз лихо навернул обе портянки, притопнул сапогами в землю…
– Ну, я пойду?
– Боги тебе в помощь, пресветлый мой господин Хвак! Истреплешь эти – приходи, вьюнош, сапожник Шмель новые стачает! Да, эх, не скоро ведь придешь: себе в убыток сварганил, износу им не будет! Год проносишь – все будут как новые! Знай только подметки да портянки меняй!
Уж сколько раз за свои жизнь говорил такие слова сапожник Шмель, эти и похожие на них! Сапоги как сапоги, сделаны честно, из доброй кожи ящерной, ну, а если разобьет он их за весну – так Шмель ни при чем: смотри, куда ступаешь, ухаживай как надо – будут как новые! По крайней мере, на год хватит, а то и на два. Шмель в таких случаях любил приводить заказчикам свой заветный пример: де, мол, ящерная корова такую же шкуру всю жизнь не снимая носит, потому что боится ее потерять!.. Да только лень сегодня языком колотить, и так сойдет…
– Ну, я пошел? А, Шмель?
– Доброго пути, милости богов! И помни: там, где вывеска с тургуньей мордой – пропусти, это дурное место, и дерутся часто, и лихих людей полно, а продвинься еще чуток, идешь, все идешь, одесную глядя – там две охотничьих стрелы, одна поперек другой, вот туда смело заходи, у них и уют, и люди смирные. Рубец требуй, похлебку, маринованных ящерок… Вино в той таверне всегда холодное, уж я – то знаю!.. За те же два медяка – обожрешься, вдобавок – вкуснотища!
И Хвак заспешил, напутствуемый соблазнительными советами сапожника Шмеля, есть хотелось – аж искры в глазах. Два больших медяка – это дорого за одну еду! Или Шмель имел в виду два простых медяка?
Хвак с тревогой размышлял о покупательной силе имеющихся у него денег, переходя от надежды к сомнениям: до трех он хорошо умел считать, а вот дальше… Да пусть хоть все заберут – только накормите досыта, демоны!
Харчевня «Усталый охотник» встретила Хвака вывеской, изображавшей две скрещенные стрелы, теплыми и мягкими запахами варева, мясного, с травами… Хлебом пахнет, а во дворе – ящерным навозом. Стало быть, скотину держат в хлеву, мяско домашнее, а не дичь… Народу в харчевне собралось, по местным меркам, не так уж и много, но у Хвака с непривычки и от растерянности аж голова кругом пошла – и как ему тут теперь… Где устроиться, чего спросить?.. В своем – то деревенском трактире он знал, как и что, бывал несколько раз – Кыска соль поручала купить, уксус, а вот тут…
